Знакомы мы с Борисом Зиновьевичем Сиротиным, страшно даже подумать, с прошлого века. Знакомство наше давнее, идет из другой, советской эпохи.
Далеко не все из нынешних самарцев, особенно молодые люди, знают, что сегодня пребывающее в запустении здание самарского Дома печати, что возле междугороднего автовокзала, когда-то бурлило и кипело жизнью. Там рождались новые идеи, новые газеты, новые литературные имена, завязывались новые знакомства…
Там среди множества прочих литературных и журналистских организаций помещалась редакция газеты «Волжская коммуна» – самой популярной газеты тогдашнего Куйбышева. Вот там, в кабинете заведующего отделом культуры этой газеты, заслуженного работника культуры России Евгения Жоголева, и состоялось наше знакомство с Борисом Сиротиным. В этом отделе, помнится, еще располагались двое сотрудников – прозаик Андрей Гулин, автор повести «Лидка-чапаенок», и детский поэт Юрий Денисов.
Борис Сиротин при знакомстве подарил мне свою книгу стихотворений. С тех пор моя домашняя библиотека замечательна тем, что в ней имеются абсолютно все книги Бориса Зиновьевича! Как-то само собой наше знакомство впоследствии переросло в дружбу. Приезжая в Куйбышев, я гостевал у Бориса Сиротина, в те времена он жил еще на Ленинской улице. А он порой навещал меня в селе Майском. За долгие годы я познакомился со всеми дочерьми Сиротина, а их у него трое. Был знаком с его замечательной, но, к сожалению, ныне покойной женой Ольгой.
Оля, видишь, как рано темнеет, // Как туман повисает вокруг? // Даже бодрое сердце немеет, // Издает еле слышимый стук. // У меня ощущенье такое, // Что всю жизнь этой тьмою влеком, // Хоть избалован Волгой-рекою // И доверчивым теплым песком. // Я люблю летний полдень палящий, // Но вот даже у Волги спроси – // Скажет, сумерки непроходящи, // Постоянны они на Руси. // Возмужали мы в сумерках этих, // Возмужали и дети давно, // Но росли они, их не заметив, // Это зрение редким дано. // Слава Богу, что так, а не этак, // Слепота тоже дар непростой… // Оля, слышишь шуршание веток? – // Тьма пришла на великий постой.
Жители Самарской области благодарны Борису Сиротину не только за его многолетний плодотворный литературный труд, но и за те литературно-музыкальные вечера, что устраивала православная творческая группа «Благовест» по всей Самарской области. Борис Зиновьевич был коренником творческой группы – читал свои стихи, а его дочь, блистательная вокалистка Людмила Жоголева, солистка Самарской филармонии, исполняла песни и романсы на стихи отца, положенные на музыку самарским композитором Вячеславом Шевердиным.
В старом ветхом клубе сахарного завода // Дочь моя пела о святом Серафиме, // И ложилась на скучные лица сияющая забота, // И губы шептали полузабытое Имя. // И еще слово «батюшка» вслед за дочерью повторяли // Серые губы – и зал озарялся сияньем, // И сиял аккомпаниатор Слава за разбитым роялем, // И сияла дочь моя в белом своем одеяньи. // Батюшка Серафим так долго молился на камне, // Что образовались две впадины от его коленей… // А я думал о том, что скоро мы канем // В бурлящей воронке подрастающих поколений. // И не то что на камне, даже на мягком воске // Не оставим следов (иль не солоны слезы наши?), // Может, останутся от имен какие-то отголоски, // Но слезы прольются мимо вселенской чаши… // Завод был старым и простаивал, люди эти, // Что собрались в зале, остались без прочной опеки. // Батюшка Серафим, батюшка Серафим, на том свете // Молись перед Богом за нас – зане человеки! // Ведь дочь моя, дочь Твоя, русская дщерь Людмила // Поет о тебе с надеждой и покаяньем, // И ветхому залу слово «батюшка» мило, // И он ведь не зря как бы весь озарен сияньем».
Это стихотворение о дочери такое личное и такое не личное, ведь в этом обращении – голос не просто любящего заботливого отца, но голос поэта и гражданина, живущего в эпоху слома устоев страны. В эпоху, когда старое уже порушено, а новое еще не наступило. А выжить в то время крушения советских устоев без веры было просто невозможно!
Моя старшая дочка за Пушкина молится. // Удивился, а дочка ответила мне: // Ей сказала старушка одна, богомолица, // Что давно уже Пушкина видит во сне, // Он стоит-де, накрыт белоснежной накидкою, // И Решения Высшего ждет о себе, // И какой ему бедному кажется пыткою // Так вот ждать и не знать о дальнейшей судьбе. // То ли рай, то ли ад… Ведь почти два столетия // Он в Преддверии ждет, замолчавший поэт…
Не рискну назвать Бориса Сиротина гражданским поэтом, но в течение не одного десятилетия он прочно входит в обойму авторов лучшего и самого боевого литературного журнала России – «Наш современник». Видимо, и редакция журнала понимает, что в таких личных, вроде бы, строчках стихотворений Сиротина пульсируют судьба и боль страны…
Именно она, судьба, подарила Борису Зиновьевичу творческое содружество со знаменитым литературным критиком и историком Вадимом Кожиновым, который для русских писателей был и остался после своей смерти идеологом возрождения национального мышления. Феномен Сиротина в том, что он вроде бы никогда не был пламенным трибуном, но всегда находился в русском поле литературы, живя непростой, но в общем-то почти обычной для русского поэта жизнью – метаний, исканий, хождений за истиной, перемежаемых поиском самого себя, истинного, задуманного Свыше…
Я истину искал на дне стакана // И окунался в сигаретный дым, // Но «завязал» я с этим слишком рано, // Как мыслилось «радетелям» моим. // А надо было догорать до пепла, // Как у поэтов было искони, // Но дух мой возвышался, память крепла, // Я ускользал из цепкой западни. // Я пребывал в спокойствии и силе // И обострялось зрение мое, // Наверное, я нужен был России, // Тогда я спасся Именем ее. // Но я России нужен ли сегодня? // Такое чувство, будто налегке, // Надеясь лишь на доброту Господню, // Стою на исполинском сквозняке…
Исповедальность стихов Бориса Сиротина всегда была одной из самых ярких граней его творчества. Исповедальность и то русское смирение пред судьбой, которое никогда не мешало русскому человеку обжить огромные пространства. Не потому ли боль у нас часто является естественным проявлением того, что человек жив и что небо помнит о нем.
Ни голоса, ни отголоска, // Неслышно спадает с ветвей // Лист дуба – церковного воска, // И клена – отборных кровей. // Дожди отошли, Подмосковье // В бессильной осенней красе, // Когда пошатнулось здоровье, // Но силы иссякли не все. // И я в этом тихом паденьи // Листа очень тихо иду, // И осень мне – как откровенье, // И с нею я в полном ладу. // Писать про свое нездоровье // Не стоит – к чему здесь надрыв, // Но к русской природе любовью // Я болен – и, стало быть, жив.
Я знаю Бориса Сиротина как одного из самых православных писателей земли Самарской. В лучших стихотворениях его духовной лирики все приметы покаянности и отсутствия гордыни, чего часто очень не хватает в стихах других авторов. Ведь подозрителен тот автор, что кричит о своей вере. О вере, как и о любви, надо говорить шепотом:
Снизошел благодатный огонь // – Значит, наша история длится. // Протяни, коль не страшно, ладонь // – Лишь пронзится, не испепелится. // Я увижу все жилки твои, // Как у листьев осеннего клена, // И сказать захочу о любви // Торжествующе и опаленно. // Но, наверно, опять промолчу, // Ибо этот огонь так далече. // Лишь откроюсь Господню лучу – // Он ведь тоже пронзает и лечит. // Божий луч пробежит по крови, // От греха очищая и смрада. // Я хотел бы кричать о любви. // Только крика об этом не надо.
Православная лирика Бориса Сиротина уникальна своей мелодичной открытостью миру. О святых отцах поэт пишет как о самых близких и родных людях, словно творит молитву за них своими певучими строками.
Иконы Рублева написаны дымом – // Печным и лучинным, привычным, родимым. // И так этот дым ему выел глаза, // Что он заглянул за привычное, за… // Он с кистью стоял над зияющей бездной – // И дым снизошел к нему тонкий, небесный, // Два дыма смешал он и кистью нанес – // И вот на левкасе явился Христос. // Не царственный муж, самый обыкновенный // Явился из тонкого дыма Вселенной, // Но только для этого необходим // Был горький и сладкий Отечества дым.
Поэзия Бориса Сиротина – утешение для души усталого русского человека. Несуетна и ненавязчива, она хранит небесный покой и простор. Она вся проникнута надеждой, что все в этой жизни происходит не зря, а во имя единения души человеческой с миром и Богом. И эта надежда настолько переходит в уверенность, что впору назвать эти стихи молитвенными и напутственными, данными в утешение читателям на опасных перекрестках эпохи.
Эдуард АНАШКИН
Член Союза писателей России
Опубликовано в «Свежей газете. Культуре» 7 февраля 2018 года, № 3 (153)