«Что случилось с российской интеллигенцией? Она утонула». Мысль эта бороздит просторы интернет-вселенной, находит отклик в соцопросах и средствах массовой информации. Но вот Екатерина Бакшутова, кандидат психологических наук, декан факультета психологии ПГСГА и лауреат Губернской премии в области науки и техники, которую получила за цикл трудов о российской интеллигенции, полагает, что слух о смерти сей социальной группы сильно преувеличен.
— Премию вы получили в 2013-м. Интеллигенцией занимаетесь, как мне донесли, с конца 90-х. Почему именно эта тема?
— Все началось с кандидатской диссертации. Тему — «Социально-психологические аспекты ментальности русской интеллигенции (на материалах журнала „Русская мысль“, 1880–1918)» — предложил мой научный руководитель, основатель отечественной исторической психологии Владимир Александрович Шкуратов. И поначалу я просто не знала, что с этим делать. Журнал «Русская мысль» — это художественные произведения, публицистика, огромное количество авторов и почти 39 лет существования. То есть работа гигантская, но казалась мне бесперспективной, поскольку я, как и многие, была уверена, что наша интеллигенция кончилась с ее высылкой на «философском пароходе». «Владимир Александрович, никакой интеллигенции давно уже нет, чем я буду заниматься после защиты?» — говорила я Шкуратову. Он посмеивался в усы и говорил: «Катя, занимайтесь». Ну и когда, читая журнал, дошла до 1914 года, а на дворе стоял 2004-й, то вдруг поняла, что вообще-то многое узнаю. Те же слова, те же идеологические конструкты, та же связь между словами и действиями, те же эмоции… Конечно же, общество изменилось. И продолжало меняться. Буквально на глазах большие группы, которыми традиционно занималась социальная психология, распадались, а…
— …«прослойка» оставалась.
— Интеллигенция сохранилась. Ну и году в 2008-м я к этой теме вернулась. Сначала была проведена серия исследований общественных представлений о русской интеллигенции. В вузах, театрах и, скажем так, «сторонних организациях» Петербурга, Омска, Самары. И оказалось, что представления существуют, но они очень диффузны. Предлагая назвать, а потом описать интеллигента мы сталкивались с тем, что кто-то называл и описывал Джигарханяна, кто-то Путина или Медведева, кто-то своих школьных учителей, а кто-то Робина-Бобина Барабека.
— Каша.
— Каша и стереотипы: «интеллигенты — это умные, добрые, воспитанные, высокодуховные и высоконравственные люди, а интеллигенция — совокупность этих людей». Или наоборот: «интеллигенция — класс крикливый и ненужный».
— А что, по-вашему, интеллигенция?
— Это, конечно же, не совокупность интеллигентных людей. Это большая группа, которая берет на себя определенную миссию. И это прослеживается исторически.
— Просветители?
— Конечно! Просветительская, модернизационная миссия. И, конечно, власти такая интеллигенция нужна. Всегда нужны были те, кого на Западе называют интеллектуалами. Архитекторы, инженеры, учителя, врачи. И их труд хорошо оплачивался. Но у этих людей было сложное положение: с одной стороны, они были как бы на содержании у власти, а с другой — с этой властью вроде как должны были бороться. Потому что отнюдь не всегда удавалось без борьбы смягчить деспотизм этой самой власти, просветить темных и защитить обездоленных.
— А именно этим русский интеллигент и отличался от западного интеллектуала. Я про смягчение и защиту.
— Это еще один стереотип, в плену которого я и сама пребывала. На самом деле, в разных странах Запада в разные периоды времени к интеллектуалам относились по-разному. Предъявляли в том числе и те же требования, что мы предъявляем к своей интеллигенции. Вспомните Сартра, который говорил о нравственном этосе французского интеллектуала. Отличие в том, что на Западе интеллектуалы давно уже встроены в рынок. И некоторые в связи с этим были абсолютно независимы. Спиноза, например, линзы делал. Зарабатывал таким образом на жизнь и писал свои работы, будучи в этом смысле совершенно свободным. У нас интеллигенция никогда не была свободна от государства. Но в советские годы эта проблема даже не обсуждалась, потому что тогда сто процентов образованных были встроены в госсистему. Советскому государству тоже ведь понадобилось просвещенное сословие. И советская власть начала обучать людей. Поскольку слово «интеллигенция» было дискредитировано известной фразой о том, что интеллигенция никакой не мозг, а нечто прямо противоположное, в 20-е годы придумали для сословия этого новое название — «техники социальной работы». И стали этих техников производить. Это было настоящее произведение искусства — советская интеллигенция! Позже родится миф о преемственности дореволюционной и советской интеллигенции. На самом деле, советская интеллигенция появилась из ниоткуда: рабфак, институт. Советское образование создало советскую интеллигенцию. Ну и, конечно, словоцентричность свою роль сыграла. Ведь где наш человек берет образцы для подражания? В литературе. Так было в XIX веке. И в XX веке тоже было так. Литературой, газетами был создан образ советского человека, и с него делали жизнь. У советской власти и советской интеллигенции язык — и тот был один. Даже на кухнях — такого в истории не было — люди говорили языком нормативных документов. Но это тоже была интеллигенция. Это тоже были модернизаторы, и постепенно всех их встроили в государство. Через союзы писателей, композиторов, архитекторов. Причем так встроили, что до 50-х годов о какой-то серьезной оппозиции власти и говорить не приходится. Иосиф Виссарионович просто не давал продохнуть.
— Но в 53-м Иосиф Виссарионович умирает, а в 60-х оппозиция появляется и у советской власти. Появляется протест.
— Если вы о диссидентах, то протестовали они не столько против власти, сколько против засилия соцреализма в искусстве. Творческой интеллигенции хотелось свободы самовыражения. И она…
— …и она ее получила. Я о Перестройке
— Перестройка, возможность открыто говорить. Ориентированная на слово интеллигенция считает это своим достижением. Но в конце 90-х появилось довольно много публикаций о том, что литературный проект завершен: интеллигенция сделала свое дело — интеллигенция может уйти. То есть добилась вроде бы своего, но поскольку не может в новую систему встроиться, то…
— …милости просим на свалку истории.
— Все мы помним, как рушились судьбы. Но интеллигенция никуда, тем не менее, не делась. В разных формах она существует и поддерживается, я считаю, в России за счет дискурса. За счет постоянного обсуждения того, что такое интеллигенция. В отличие от других больших социальных групп, интеллигенция же не имеет объединяющих ее материальных ресурсов. Только идеальные — идеология, культурный код, национальная идентичность. И дискурс — единственное, что делает современную интеллигенцию группой. Вообще, две, на мой взгляд, вещи отличают интеллигенцию от других социальных групп. Антиномии, то есть постоянный конфликт установок, ценностей, ориентаций, самоописания, самоотношения. И дискурс. А дискурс — это не только очевидные высказывания (реплики, тексты, лозунги), но и контекст, который может быть очевиден, а может быть и скрыт, завуалирован словами. А знаете, откуда появилась идея дискурсивного конструирования группы? Есть такой сайт «Профессионалы.ру». Я в 2009 году там зарегистрировалась и совершенно случайно наткнулась на сообщество «Интеллигенты 2.5». Более 1000 участников. Люди разных профессий. Почти все с высшим образованием. Много менеджеров. Создал группу человек русского происхождения, который лет, наверное, 25 живет в Америке. Интернет, особенно русскоязычный, он же нецензурный в значительной степени. И человек этот рассчитывал создать сообщество, где будут собираться приличные, что называется, люди и обсуждать технологии, виртуальную реальность, экономику, политику, культуру. Но понятно, что обойти тему интеллигенции группа с названием «Интеллигенты», конечно же, не могла. И я сказала себе: «А вот я их и поизучаю». И в результате выяснилось, что современная наша интеллигенция и та, что группировалась вокруг «Русской мысли», говорят практически на одном языке. И тематика обсуждений сходная. Ну, может, за исключением того, что на интернет-форуме обсуждали современные технологии и не обсуждали, как накормить крестьян. И если дореволюционную интеллигенцию не интересовала проблема собственной идентичности, потому что в XIX веке и без того было понятно, что интеллигенция — это образованные люди, которые занимаются просвещением и шире — модернизацией, то для участников виртуального форума и шире — интеллигента XXI века — проблема идентичности стоит очень остро. В XXI веке люди ищут и ищут основания для своей идентичности, ищут корни, устойчивость в этом меняющемся мире. И каждый предлагает свое. И никто ни с кем не соглашается. И вот в этом «несоглашательстве» мы, конечно, тоже наследники дореволюционной интеллигенции. Та же «Русская мысль» позиционировала себя как либеральный журнал. Основополагающая идея либерализма — общественный договор, но…
— Есть только два мнения: мое и неправильное.
— Никаких альтернатив не принималось. Сегодня тот же раскол и та же непримиримость.
— А что, интересно, предлагали на форуме в качестве определения интеллигенции и интеллигента?
— То же, что и наши респонденты 2008 года. Те же клише. Ну а в качестве образца — историческую личность. Каждый свою. Но что такое историческая личность как не миф?
— А что предлагаете вы?
— А я предлагаю ориентироваться на социальные роли. И выделяю их пять. Модернизатор — Витте, Cтолыпин, из современников — Чубайс и Гайдар. С точки зрения нравственности мы Чубайса и Гайдара как угодно можем оценивать, но они модернизаторы. Обличитель — Чаадаев, Жириновский, Сахаров. Революционеры — Чернышевский, Бакунин, Ленин. Хранители — Лихачев, Аверинцев, Левада. И библиотекари. Кстати, когда-то очень важную роль играли в жизни общества. В свое время в библиотеку как во внутреннюю эмиграцию уходили. Библиотекари своего рода психотерапевтами были. И из библиотекарш многие замуж не выходили. Библиотека была таким как бы монашеским орденом. Библиотечное дело рассматривали как служение.
— И пятый тип интеллигента?
— Учитель. Не только в смысле математике научить, но еще и в смысле «как обустроить Россию» и в целом — как жить. Мы постоянно хотим оценить интеллигенцию: хорошая/плохая. Мы ее демонизируем. Представляем либо как глобальный источник бед (особенно в периоды социальных трансформаций), либо как самое доброе и значительное, что есть в стране. Так вот, эта типология позволяет не оценивать, не демонизировать, и она конструктивна в смысле социальных практик, поскольку речь идет о функциях. И, между прочим, тоже в дискурсе была сконструирована.
Беседовала Светлана Внукова
Иллюстрации: Макс Эрнст
Опубликовано в издании «Культура. Свежая газета» № 7 (74) за 2015 год