Студенты III курса кафедры театральной режиссуры СГИКа (мастерская В. Н. Михайлова и А. Т. Золотухина) представили композицию по пьесе Ф. Г. Лорки «Дом Бернарды Альбы».
Было бы неправдой сказать, что я не вылезаю из театральных аудиторий СГИКа. Но когда зовут, иду. Иду обязательно, потому как, кроме всего прочего, это еще и шанс что-то понять про тех, кто придет нам с вами на смену.
Ну и вот позвали на Лорку. Режиссер Дарья Юдина начинает спектакль. Еще никакого звонка, а на сцене уже копошится Понсия (Мария Потемкина). Прислуживает в доме, где по пьесе разворачиваются события, и, покуда зритель устраивается на скамейках, драит подмостки и что-то ворчит себе под нос. И это завораживает. Ты приглядываешься, прислушиваешься… Еще никакого действия, а тебя уже «взяли», а заодно ввели в предлагаемые обстоятельства. Ты уже в курсе, что хозяин дома отдал концы, что кроме супруги его Бернарды (Анна Политова) в доме проживают свихнувшаяся на почве погубленной любви мать Бернарды Мария Хосефа (Алеся Бочкова) и пятеро дочерей Бернарды, к старшей из которых сватается первый парень на деревне, и не случайно: именно старшей усопший оставил практически все активы.
Узнаем мы от Понсии и то, что семейство не так богато, как делает вид, что у Бернарды жуткий характер и что парней она к дочерям не подпускает – говорит, «все мужики сво». Закопав же своего опостылевшего супруга, и вовсе объявила траур на восемь лет; а девицы меж тем истекают соком, настолько уже перезрели.
Томление и бунт закабаленной условностями плоти. Так вроде бы у Лорки. Но кто же читает то, что написано.
«Я ничего такого не писал! С чего это вы взяли?» – недоумевал литератор, получив рецензию от Льва Аннинского. «Да кто же читает то, что написано?» – просвещал литератора выдающийся литературовед.
Никто не читает то, что написано. И они, разумеется, разные, спектакли и фильмы по пьесе Лорки, а поставленного и снятого – воз и маленькая тележка. Но томление плоти – всегда. О чем бы ни ставили и ни снимали: о «прелестях» тоталитаризма, об опасностях авторитаризма, о семейном насилии, о ханжестве, о кризисе маскулинности или «зверином оскале матриархата» – героини изнемогают от желания отдаться.
Ни единого мужчины в доме Бернарды Альбы, но все мысли в этом доме о них, и каждый спектакль, каждый фильм, из тех, во всяком случае, что удалось посмотреть автору строк, – это обязательно чувственный спектакль.
Спектакль Юдиной аскетичен. Целомудренен, я бы даже сказала. И это ни на минуту не живопись. Это суровая монохромная, с редкими пятнами алого и еще более редкими белого, графика. И это не про бунт. Это про войну.
Через два года мне шестьдесят, и я не знаю ни одной ровесницы – может, не повезло, но не знаю, – которая бы не находилась в состоянии войны. Не с мужем, само собой, – мужья-то как раз не у всех, а мать – у каждой. С матерями и воюют.
От матерей мы получаем таланты, но не только таланты. Отношение к себе и своему телу, к людям вообще и противоположному полу в частности, все эти «можно/нельзя» – это все тоже у нас от мам. И если с мамой не повезло…
Война с матерями – это, по сути, война с собой. Но воюем. «Она сломала мне судьбу!» Кровавой лентой. Через годы и расстояния. Иные из мам давно на какой-нибудь Рубежке. Но дочки продолжают сраженье. А в это время их собственные отпрыски жалуются своим друзьям или подругам на сломанную жизнь. Бабушки тоже включены в порочный круг. А победителей нет. Все проигравшие.
– Мама, почему ты ни разу не приласкала меня в детстве? – спрашивает Бернарда Альба у Марии Хосефы.
В доме Бернарды та же война. И еще более страшная, потому что мировая: все пять дочерей в нее втянуты, а еще и друг с другом бьются. Но у Юдиной победитель есть.
«Свобода лучше несвободы», – говорил в свое время Дмитрий Медведев, но как-то не очень убедительно. Дмитрию Анатольевичу – пятьдесят, Даше Юдиной – двадцать (то самое непоротое поколение). И у ее героини, – а Даша не только поставила спектакль, она еще и сыграла Аделу – нет никаких сомнений: свобода лучше, чем несвобода. Более того, свобода (выбора прежде всего) для героини Юдиной неотчуждаема и принадлежит человеку с рожденья.
Даше – 20, и ее героине Аделе – 20. Адела – младшая из сестер. Уведет у старшей парня, понесет от него и, когда узнает, что мать вроде как пристрелила возлюбленного, тут же сделает ответный ход: лишит жизни себя и неродившегося ребенка. Лишит без колебаний. И власть Бернарды рухнет.
Обычно Аделу трактуют как эдакий цветок, хрупкий и нежный. У Юдиной Адела – не хрупкая и не нежная. Страстная и своенравная, она слушает тирады матери так, что без перевода понятно: сделает в точности до наоборот. И именно она – главная в доме. А Бернарда того и гляди рассыплется. Не от дряхлости: Аня Политова играет совсем не старую женщину, но женщину на пределе. Бернарда Политовой не в силах больше нести порфиру. Ты просто физически чувствуешь, как власть ускользает из рук этой женщины. В финальном приказе обрядить вынутую из петли Аделу как девственницу голос у Бернарды совсем уж стеклянный. Таким голосом власти не удержать.
Человеку, воспитанному театром имени незабвенного Константина Алексеевича Станиславского, будет, конечно же, недоставать в этой работе «воспроизведения непрерывного психологического процесса, подробного проживания роли, мотивировок, оттенков, нюансов, тональностей». Тут ничего такого нет. Тут герои выходят на сцену уже сложившимися. А эстетический эффект, то бишь катарсис, достигается другими средствами.
Театр, который делает Дарья Юдина, – это визуальный театр. Визуальный, пластический. Здесь работают свет, музыка, динамика, ритм, знаки, символы, жест. Мизансцены абсолютной фотогеничности. И слово тут не главное. Слово, инфляцию которого мы все наблюдаем, и довольно давно, в этом театре совсем не главное. Даже если за словом этим стоит Федерико Гарсиа Лорка.
Светлана Внукова
Опубликовано в издании «Свежая газета. Культура» в № 12 (79) за 2015 год