Наследие: ,

Музейные «домовые» или вахтенные матросы?

21 февраля 2015

Dtj_FSgFOTU

Валентина Чернова рассказывает о необычной профессии музейного смотрителя.

Музейный смотритель — странная профессия. В нее приходят либо после школы, чтобы позднее поступить в вуз, либо после ухода на пенсию. Эта профессия не требует специальных навыков. Сиди себе в зале, изредка говори: «Руками не трогать», — и наслаждайся красотой экспонатов. Однажды я слышала такую фразу: «Музейный служитель — это для женщин. Сидеть в светлоте, в красоте!». Сравнительно недавно был учрежден первый профессиональный праздник, обративший внимание общества в нашей стране к этой «незаметной» профессии.

Мне захотелось написать о них после того, как я увидела фотосерию американца Энди Фриберга о смотрительницах художественных музеев. Во время посещения российских музеев он обратил внимание на то, что сотрудницы, сидящие в залах, удивительным образом соответствуют картинам, даже дополняют их, становясь сами экспонатами. После беседы с ними он узнал: зачастую они сами выбирают зал, где бы им хотелось сидеть.

Всего в рамках проекта было сделано 36 снимков в четырех крупнейших музеях. Фотографии были оформлены в книгу под названием Guardians.

«Когда вы рассматриваете картины или скульптуры, то присутствие смотрительниц становится неотъемлемой частью вашего знакомства с художественными произведениями. Я считаю, что изучение этих женщин не менее интригующе, чем изучение самих произведений искусства».

Дело в том, что в ряде европейских музеев существует государственная униформа, обезличивающая все. В Лувре работают лишь мужчины в форме, внешне похожие на железнодорожников. Отсюда ясен интерес Фриберга к нашим смотрителям.

Malevich's Self Portrait, Russian State Museum

Wallenskold's Reason, Russian State Museum  2009

1360370400973.cached

Kugach.jpg.CROP.article920-large

dlyakota.ru_fotopodborki_endi-friberg-smotritelnicy-muzeev_15

Невольно вспомнились колоритные лица служительниц Куйбышевского художественного музея. Тогда в штате музея было чуть больше десяти человек. Кассир — он же гардеробщик, музейные смотрители (всего их было три, по одной на этаж) осуществляли уборку. Они знали всех художников, трепетно относились к вернисажам, словом, были членами музейного братства. На обеденный перерыв «научники» заменяли их, исполняя обязанности служителей.

14_Музейные служители

Верхний ряд: Т.А. Петрова (зам.директора), В.И. Ващенко (старший научный сотрудник),
А.В. Краснов (завхоз). Ближний ряд: Е.А. Евсейчева (научный сотрудник),
А.Н. Горина (тетя Шура), Н.М. Горобец (шофер Митрофаныч),
В.А. Чернова и Е.Ф. Титова (научные сотрудники).

Вот легендарная Александра Никитична Горина, или «Шуренок», как ласково ее называли. После войны она вместе с мужем Сашей и двумя детьми жила в десятиметровой каморке в музее (под лестницей). Саша любил оперу и оперетту, совмещал работу в музее по развеске экспонатов с работой театрального монтировщика. Все время пел арии из любимых оперетт.

Сама тетя Шура тоже была отменная певунья. Во время ночной вахты вязала пуховые платки, а утром принималась за помывку окон. Мы, приходя на работу, всегда заставали ее жизнерадостно поющей.

В 1978 году из Москвы возвратился В. Пурыгин. В Союзе решили сделать его персональную выставку. Оказалось, рубашки приличной на нем не было. Тут же скинулись, отрядили посланца в магазин, а за час до вернисажа переодели. Тетя Шура приговаривала: «Ах! Валентин Захарович, да ты у нас — яблочко наливное, дуб мореный! Да ты у нас загляденье, не то что некоторые сморчки!»

Все время от нее слышались колоритные выраженьица и словечки. После смерти Саши она одна растила сыновей. На моей памяти она второй раз вышла замуж за музейного шофера Николая Митрофаныча Горобца. Военный водитель, в свое время брал Будапешт, как герой-победитель он был запечатлен в картине художника Ю. Андреева «Митрофаныч в Будапеште». Работа находится в собрании СОХМ.

Прасковья Васильевна Тюлькина в годы войны служила вахтенным матросом, вывозили на баржах раненых из Сталинграда. Сестры Филатовы детьми в годы войны работали на оборонных заводах. Стен еще не было, под ногами деревянный помост, чтобы ноги не зябли, а они, малолетки, стояли за станками, делали оружие для армии. И мы, живя рядом с ними, слушали их, осознавали свою причастность к этому героическому поколению…

А еще была глухая Нюрочка, она могла читать по губам. Маленькая, худенькая, с приветливым лицом. Имела чудесный дар — ускорять рост цветов. Их было изобилие на первом этаже, возле кассы и гардероба. Нюрочка всегда беседовала с ними, и они откликались на заботу.

Какие судьбы! Ефросинья Устиновна сидела на втором этаже. Всегда улыбчивое лицо было открыто зрителю. Во время репрессий ее отец-кузнец спас семью из 7-х детей. Накануне ареста и последующего «раскулачивания» он вечером предусмотрительно оставил свет в избе, а сам посадил всю семью на телегу и из Тульской области отправился в Нижегородскую. На изобильной лесами территории он устроился лесничим и обеспечил своим детям «счастливое безмятежное детство».

Особый флер музейного братства отличал все музеи СССР. Недавно мне попалась книга воспоминаний московского художника Алексея Хитагурова. В молодые годы он работал в Государственном историческом музее в Москве: «Вообще демократии в то застойное время было как-то побольше: дирекция ходила в тот же музейный буфет в подвале, ела тот же суп и котлеты, селедку с луком. Буфетчица Анна одним глазом смотрела на очередь, другим в чан с супом. В буфете продавалось пиво, можно было хватануть. На праздники в вестибюле музея накрывали столы, дружно гуляли. Из портфелей доставали кое-что покрепче».

Это послевоенное поколение смотрителей отличалось невероятным дружелюбием, открытостью. Когда приезжали гости из других музеев, пекли пироги. Вкуснее тети-Шуриных пирогов ничего не было. А Клавдия Ивановна Коротенко научила всех печь медовый торт. Замечательная хозяйка делилась опытом хозяйствования с молодыми женщинами. На еврейскую пасху мы ели мацу, на православную — угощались куличами.

Надолго запомнилась выставка Александра Павловича Васильева, театрального художника, действительного члена Академии художеств (отца Александра Васильева, историка моды). Накануне открытия, после работы, он попросил накрыть в вестибюле музея столы со всевозможной снедью. Специально для рабочих, смотрителей, вахтеров, всех незаметных зрителю тружеников музея. Так он благодарил за хорошую работу.

Второе поколение музейных служителей застойных лет пришло в музей в середине 80-х. Когда в штате появились люди по уборке залов, сменились качественно и смотрители. Они пришли после выхода на пенсию, музей — их вторая или даже третья профессия. Среди них были учителя, кандидаты наук, завлабораториями, медики, бухгалтеры, инженеры…

Елизавета Мироновна Штольман всю жизнь работала инженером по стеклу, а потом оказалась в музее, да еще в зале иконы. Она словно ребенок, впервые пришедший в школу, кинулась выяснять про Бога, Библию. Мы ее послали образоваться в синагогу, она стала задавать там неудобные вопросы и все никак не могла остановить любознательность, позднее стала читать книги А. Меня. Уехав в Израиль, она звонила мне оттуда по телефону и предлагала найти книги некоего питерского гуру. Приятно сознавать, что жизнь в музее пробудила ее от прозаической жизни.

Не в последнюю очередь эти смотрители сформировали репутацию музея, его облик в глазах общества. Равнодушные люди просто не смогли бы охранять шедевры. Поэтому смотрителями становятся, как правило, исключительно преданные своему делу, любящие музей люди.

С другой стороны, в музейные служители приходили и художники, творчески одаренные люди. И самое главное — это люди, неравнодушные к культурной и музейной жизни, испытывающие интерес к выставкам и другим событиям.

У нас даже привидение было из смотрителей. В зале китайского фарфора как-то появился смотритель из художников Анатолий Ш. — вежливый, тихий, периодически страдавший «горькой», болезнью российских интеллигентов. К сожалению, с ним случилось несчастье: он отравился каким-то напитком, наши служители отвезли его в больничку, навещали, но он умер.

В ночь, когда он умер в больнице, сотрудник ночной охраны пошел ночью в музее руки помыть и увидел Анатолия стоящим у окна. Охранника буквально пронизал ужас, он помчался к напарнику, тот пошел на осмотр залов и узрел, как Толя поднимался на третий этаж в залы Востока. Всю ночь охрана перезванивалась со своими, еле ночь переночевали. Оказывается, в городе существует несколько мест, где водятся привидения.

Когда я рано утром заступила на дежурство, один встревоженно мне сказал: «Вот вы идете на третий этаж, а, между прочим, он к вам туда направлялся». Я была спокойна, знала, что покойный в своем зале, на крыше витрины с фарфором, хранил в папочке свои художественные творения. Скорее всего, дух покойного беспокоился о дальнейшей судьбе произведений. Целый день продолжался полтергейст. То с антресолей с шумом упали рулоны бумаги, то полка в книжном шкафу соскочила с грохотом. На следующий день музей окропили крещенской водой, обошли с молитвой, отдали произведения близким людям, и призрак угомонился.

Это все происходило в ХХ веке. А недавно мне в Интернете попалась фотография с изображением музейного служителя в зале и комментом: «Мы их держим вместо мебели». Стало обидно за славную профессию. Надо просто вглядеться в нее.

Среди музейных служителей встречались и бывшие журналисты, и любители животных, и пишущие стихи, а один служитель, я знаю, дружит много лет с известной эстрадной звездой. Многие путешествуют, неизменно посещая музеи в других городах и странах. В деле охраны нашего национального достояния эти сотрудники стоят на переднем крае — от их профессионализма, внимания, бдительности зависит сохранность бесценных музейных экспонатов.

Валентина Чернова
Фото из архива автора

Опубликовано в издании «Культура. Свежая газета» № 3 (70) за 2015 год

pNa

Оставьте комментарий