Бедные герои фантастических повестей! Бедные авторы! Каких только усилий не прилагали, чтобы отправить их куда подальше, в метановые бури Юпитера или в параллельные миры необследованного будущего!
Зачем так напрягаться? Ведь это всегда рядом! Всего девять или десять остановок до филармонии! А там – надо только знать, когда – открывается портал в неведомое. Неведомое на этот раз называлось соната Всеволода Задерацкого для валторны и фортепиано g—moll.
Александр Казаков (валторна) и лауреат международных конкурсов Павел Назаров (фортепиано) открыли для современного мира зачарованные пространства вековой давности. Мир, куда не ступала нога валторниста. Да и пианистическая нога не ступала (и рука не проникала, глаз не падал).
Каким образом Самара превратилась в этакий НИИЧАВО, в место для открытий мирового значения? Волшебным, должно быть (к волшебству имеет отношение пианист Дмитрий Дятлов, инициатор некоторых важных для музыкального имиджа Самары событий, но об этом как-нибудь в другой раз).
Узкий круг самарцев широко оповещен о судьбе и значении музыки Всеволода Петровича Задерацкого (1891 – 1953). Рожден был для мировой славы, должен бы затмить Скрябина, Рахманинова, Метнера, Прокофьева. Ну, может быть, не затмить, а по благородной скромности своего характера встать вровень. Если бы ничего не случилось.
А что случилось? Был вхож в императорскую семью, занимался музыкой с цесаревичем Алексеем. В 1916 году был призван в армию. В царскую, естественно, в Белую… Покраснеть еще не успела. И потом всю жизнь эти свои невольные «преступления» расхлебывал: ни одной публикации, ни одного открытого концерта, невозможность работать. Годы и годы в заключении. Полное и окончательное забвение.
В этом месте я прерываю изложение поразительной биографии Всеволода Петровича. Прерываю и рассказ о необыкновенной судьбе его сочинений – чудом записанных им в лагере, чудом сохранившихся и возродившихся к жизни. Из Леты не выныривают, думаете вы? Правильно, не выныривают. Но ведь и три дня пролежавшие во гробе не воскресают? Хотя один случай воскресения нам известен. Один вот и из струй Леты вынырнул, лежит себе на летейском песочке, обсыхает…
Соотечественники, внимательнее прислушивайтесь к камерным ансамблям, в которых фортепиано сочетается с медными духовыми! Золото и хрусталь: золото валторны, хрустальные россыпи рояля. Сухой блеск фортепиано, растворенный в округлой мягкости валторнового тембра…
Пианист может вздохнуть с облегчением: не надо, в соответствии со свято выполняемыми заветами русского пианизма, выжимать из своего неподатливого набора молоточков поющий голос! Валторнист не вздыхает. Ему попусту вздыхать, дыхание тратить, в сонате Задерацкого некогда.
Чем-то мучительно-знакомым начинается соната. Первая фраза валторны звучит как наше всё. Два дня думаю. Какое оно у нас, наше всё? Потом меня осеняет. Осенит и вас, если заглянете во вторую часть Пятой симфонии Чайковского. Самое знаменитое валторновое соло, которого всегда ждешь, которое после соприкосновения с Пятой симфонией часами, сутками, неделями крутится в голове, состоит из двух мотивчиков. Первый – так называемый «рисунок креста» – крестным знамением осеняет всю эту часть. Второй – восходящий мотив – у Чайковского обычно применяется в темах любви.
Задерацкий сразу начинает с «темы любви». Было бы цитатой из Чайковского, но сходство не сразу бросается в глаза. То есть в уши. Другой ритм. Дактилические окружности дореволюционного вальса Чайковского превращены Задерацким в квадраты, под которые так удобно маршировать советским пионерам. Странно…
Узнаём будущую (наверняка еще не существующую, еще не написанную) Седьмую симфонию Шостаковича: эти знаменитые кварты, просочившиеся и в Гимн Советского Союза, эти размашисто шагающие толпы энтузиастов. Лучше бы поменьше их нам, трудовых энтузиастических кварт. Как я под них плакала в детстве! В семь утра это начиналось. Включалось радио. Сначала куранты по голове били, потом раздавалось «до – фа», потом и весь гимн, со всеми его утомительными секвенциями, разворачивающимися как кольца змеиного тела, потом надо было вставать, дописывать сочинение, насильно что-то заглатывать, напяливать осточертевшую коричневую форму, бежать к восьми в школу…
Студенческий Ярославский оркестр. Дирижер Задерацкий Всеволод Петрович. 1934-35 гг.
Валторна не плачет. Пропев в неторопливом ритме крестного хода (как это? Крестный ход на завод?) первую тему, валторна сама же над собой смеется. Хотя и нелегко, наверное, валторне играть шестнадцатые? И беспрерывно там кто-то марширует. Трудовой энтузиазм, судя по окончанию первой части сонаты, оканчивается расстрелом. Колонны уцелевших трудящихся изживают свой трудовой подъем в трудовом спуске. Начинается вторая часть…
Все, конечно, не так иллюстративно. Все же не Варлам Шаламов и не Солженицын. Но насыщено смыслом – не менее, чем, например, инструментальная музыка Баха. Мотивы креста. Мотивы страдания, любви, смерти, смеха. Кстати, о смерти и смехе. Принимали мы как-то экзамены у литературоведов. Студентку спросили, чем кончается роман Достоевского «Идиот». «Ритуальным смехом», – ответила она. «Почему?» – «Потому что нам так на семинаре сказали».
Может, она и права. И у Задерацкого смех в сонате не социальный, а ритуальный.
Наталья Эскина
Музыковед, кандидат искусствоведения, член Союза композиторов России.
Фото из архива автора
Опубликовано в издании «Культура. Свежая газета», № 11 (78) за 2015 год