Жан-Франсуа Лиотар — французский философ, известный русскоязычному читателю как автор книги «Состояние постмодерна», вышедшей в России в 1998 году.
До этого были публикации в периодике (в частности, статья «Ответ на вопрос «что такое постмодерн?»), позже вышел сборник малых работ «Постмодерн в изложении для детей». Как видно по приведенным названиям, имя Лиотара оказалось прочно связано с постмодернистской философией, причем для многих читателей явно не было разницы между Лиотаром как исследователем данного феномена и Лиотаром как его типичным представителем. В итоге это имя было какое-то время у посвященной публики на слуху, однако собственно содержание его работ оказалось почти вынесено за скобки читательского интереса. «Еще один постмодернист», — подобным штампом-ярлыком можно было обеспечить алиби безразличия к данному персонажу.
Тот факт, что Лиотар является одним из самых интересных и продуктивных современных интерпретаторов работ И. Канта и особенно его третьей «Критики», или деталь биографии, согласно которой Лиотар почти 20 лет ничего не писал по политическим соображениям, будучи членом группы «Социализм или варварство», — подобные нюансы мало кому интересны. Тем более мало кто обращает внимание на то, что в начале 70-х политический и интеллектуальный кризис побудил Лиотара существенно пересмотреть свои философские и активистские корни (феноменология и «левачество» соответственно), что коренным образом сказалось на его образе мысли и отношении к ценностным ориентирам французского интеллектуала. Одним из результатов такого кризиса стала книга, которую сам Лиотар впоследствии называл «злой книгой». Эта злость и без преувеличения скандальность выбранной философом позиции — анти-теоретической и анти-марксистской — сказались на том, что даже во Франции текст «Либидинальной экономики» оказался преимущественно проигнорированным, а сам Лиотар нажил себе немало врагов. И вдруг в 2018 году эта работа выходит на русском языке .
«Если какая-нибудь книга заслуживает быть забытой или смело осужденной в качестве образца злоупотребления философией, то это «Либидинальная экономика», — резюмирует критический консенсус, сложившийся вокруг этой работы, Джеймс Уильямс, исследователь мысли Лиотара.
Уже на первых страницах сей «проклятой книги» ее автор сразу же предостерегает читателя от напрасных ожиданий от текста «философа»: «Не мыслить же нам, мы же не мыслители». А много позже в форме автокомментария напишет: «Эта книга принадлежит скорее искусству слова, чем философскому и в том числе диалектическому письму».
В этой «распре» Лиотара с философами в сжатом виде обнаруживается парадокс, оголившийся в связи с одним из самых спорных и радикальных образцов «французской теории» 70-х годов. С одной стороны, текст Лиотара упорствует в том, чтобы не быть еще одной философией и в первую очередь критикой: «Возобновляемая нами критика религии — уже вовсе не критика», — спешит предупредить читателей автор. Но контекст и (скромная) рецепция «Либидинальной экономики» настойчиво возвращают ее в лоно традиции мысли, восходящей, по меньшей мере, к младогегельянцам. Все тот же анти-капитализм, идущий рука об руку с анти-христианством. В результате возникает целая череда вопросов. Что это, скрытый проект новой политической философии? Или критической теории? Или революционной экономики? Но разве сам (молодой) Маркс в «Немецкой идеологии» не задал отчасти такую модель, утверждая, что его подход нельзя свести к критике критики и он представляет собой нечто принципиально иное? И что вообще такое — эта «либидинальная экономика»?
Тем интереснее выглядит издательское решение: «спрятать» книгу от осуждающих взоров философского сообщества под видом текста, вышедшего в серии «Новое экономическое мышление». Этот жест одновременно комичен и точен. Комичен, так как в среде экономистов Лиотара не только не о(б)суждают — для этого сообщества его просто не существует. Точен же потому, что «Либидинальной экономикой» Лиотар предлагает отважному читателю опыт экспликации особенностей экономики самого мышления, в первую очередь философского. «Нужно показать, какие интенсивности обретаются в теоретических знаках, какие аффекты в серьезном дискурсе», — ставит задачу Лиотар. Другими словами, подходя к вопросам «что есть мысль?» и «чем она направляется?», французский «философ» занимает позицию-позу патологоанатома-экономиста, извлекающего «исток» мысли из фрейдовского открытия. «Либидинальная экономика» — это политическая радикализация основных открытий психоанализа, принявшего у Лиотара настолько искаженную форму, что свое детище не узнал бы сам Фрейд.
Уместно вспомнить, что тремя годами ранее, в своей первой «большой книге» («Дискурс, фигура» (1971)), после возвращения из политического молчания Лиотар не только уделил существенное внимание малой, но важной статье З. Фрейда «Отрицание» (1925), но и предложил свой перевод этого текста на французский. А, как известно, текст этот решал нетривиальную задачу и предлагал в целом скандальное для философии определение мышления в качестве сублимации аффекта. Потому подобное внимание к этой работе немецкого психоаналитика должно бы подсказать читателю тематический горизонт интенции Лиотара: экономика мышления, понятая в качестве либидинального, в частности, сексуального процесса, который обычно остается в тени политической теории.
Не случайно одна из глав книги посвящена грекам, так как уже у Платона проблема связи аффекта и политического действия была одной из центральных. То, что у древнегреческого мыслителя было предметом критики, у Лиотара становится средством защиты и борьбы. Либидо и его специфическая экономика оказываются способом отреагировать на политико-интеллектуальные вызовы рубежа 60–70-х годов.
Этот схематичный набросок препятствий для встречи русскоязычного читателя с текстом «Либидинальной экономики» — не более чем воображаемая рамка, обернутая в цитаты и некоторые детали, призванная обозначить хотя бы некоторые координаты для этой работы. Однако куда большая проблема связана с тем, что при желании эту книгу Лиотара довольно легко поместить в однозначный контекст и предложить настроенную оптику для ее прочтения.
Эпоха постмайского разочарования в событиях 68-го, которые стали кульминацией кризиса «левой идеи» и проекта революционного преобразования общества во Франции, — все это своеобразная точка отсчета для радикальных поисков в среде философов той поры. И во многих работах эта тенденция нашла достойное теоретическое осмысление. Вопрос, витавший тогда в воздухе: «Как так случилось, что освободительный импульс обернулся новой реакцией и (безоговорочной) победой со стороны Капитала?» — побудил иначе формулировать проблему, с которой столкнулся освободительный порыв.
В 1972 году две разных версии осмысления этого кризиса были предложены почти одновременно Ж. Бодрийяром («К критике политической экономии знака»), Ж. Делёзом и Ф. Гваттари («Анти-Эдип»). Двумя годами спустя с «Либидинальной экономикой» Лиотар, на первый взгляд, лишь пристраивается вслед к последнему дуэту, продолжая (порой почти дословно) их апологию утвердительной природы желания и «критику» неспособности помыслить причины неудач «левых» сил. Когда Лиотар на последних страницах пишет, что «проблема капитала состоит в том, чтобы разобраться, как желание, будучи утверждающей силой, превращается в запас и институцию», он практически буквально повторяет основные положения работы Делёза/Гваттари, в которой сила реакции объясняется способностью репрессивного аппарата пробудить желание к подчинению.
Напрашивается вывод: «Либидинальная экономика» — это «Анти-Эдип — вид сбоку». Или, перефразируя название работы современного писателя, идеологически близкого этому кругу философов, перед читателем своего рода «Анти-Эдип — вид на оссуарий».
Безусловно, к 1974 году костей в урнах побежденных в неравном бою с капитализмом стало значительно больше. А потому гораздо более злобная интонация текста Лиотара по сравнению с упомянутыми выше работами 1972 года вполне логична и объяснима. Однако «Либидинальная экономика», несмотря на всю аффективность, чрезмерность и жесткость, — это не истерика сорвавшегося на крик от своей беспомощности философа, а ставящий в тупик гимн силе витальности в условиях, когда жизнь окончательно оказалась подчинена образу жизни и где «сон обменивается на пересказ сна».
В такой ситуации отказаться от теории — логичный вывод. Однако это не сильно облегчает читательскую задачу: как понимать результат подобного противостояния, тем более, если оно уже не имеет ничего общего с критическим предприятием, которое по умолчанию (было) принято ассоциировать с политической философией? И не следует ли согласиться с эпитетом-характеристикой от переводчика «Либидинальной экономики» на английский язык Иана Гамильтона Гранта, что перед читателем разворачивается своего рода «философское выражение политического ситуационизма»? А потому вся вычурная, экспрессивная и радикальная речь — лишь гордо поднятая голова в условиях тотального поражения? Другими словами, о какой борьбе может идти речь, когда Лиотар прямо заявляет: «Наша политика — политика, прежде всего, бегства, как и наш стиль»?
Из вышеприведенной цитаты впоследствии популярным оказался образ «бегства», нашедший, например, свое логическое воплощение в «Империи» А. Негри и М. Хардта. Однако куда реже читатели Лиотара обращают внимание на вопрос о «стиле», который в случае с «Либидинальной экономикой» играет вовсе не вспомогательную, инструментальную роль. «Моя книга была написана в скандальной манере, и скандально в ней то, что она насквозь риторична». Прагматика этого текста неразрывно связана с его риторическим строем и стилистической интонацией. В отличие от «Анти-Эдипа», который предлагает военный камуфляж для философских концептов, которые необходимо протащить в логово врага, Лиотар работает с одним лишь камуфляжем, за которым бесполезно искать теоретическую основу. «Либидинальная экономика» — чистая поверхность из слов и аффектов, ими порожденных. Попробуем посмотреть на то, как работает такой ход, на примере одного из вопросов, критики религии.
«От либидинальной ленты мы желаем атеизма, и, если он не может быть критическим, то есть религиозным, нужно, чтобы он был языческим, то есть утвердительным. Нам, таким образом, нужно перескочить через две границы, не только через ту, что отделяет политику от а-политичности, но вдобавок и через ту, что отделяет религиозное от светского».
На уровне концептуального утверждения аналитической части текста «Либидинальную экономику» легко заподозрить в простом переворачивании ценностей. Например, из приведенной цитаты вполне может последовать вывод об апологии языческого культа силы в противовес христианско-капиталистической морали смирения. Однако «стиль» становится тем приемом, который постоянно сбивает читателя с ритма подобной уверенности, и «языческая театрика» оказывается лишь одним из элементов оппозиции, в рамках которой главную роль играет само движение между полярностями, которое у Лиотара получает двусмысленное имя «интенсивности». Вполне очевидное ницшеанство Лиотара здесь дополняется латентным бергсонизмом. Аналогично тому, как для автора «Творческой эволюции» было важно указать на проблематичность самой возможности проведения четких границ, так же и Лиотар доводит логику интенсивности до утверждения невозможности проведения главного политического различия — между капиталом и его противоположностью.
«Нет никакой внешней точки отсчета, пусть даже и имманентной, отправляясь от которой, всегда можно было бы четко разграничить, что относится к капиталу (к политической экономии), а что — к подрыву (к либидинальной экономике)». Другими словами, Лиотар ставит читателя, который требует от него критического суждения, перед лицом неудобной задачи: добраться до того аффекта, который и взывает к борьбе, сопротивлению и прочим шаблонным ходам мысли ангажированного интеллектуала. Но чего еще стоит ждать от автора, который заклинает: «Ни в коем случае нельзя идти на поводу у требования ясности»?
Лиотар Ж.-Ф.
Либидинальная экономика
М.; СПб: Изд-во института Гайдара; Факультет свободных искусств и наук СпбГУ, 2018. – 472 с.
Купить книгу